«У пластического хирурга без имени ошибки более вероятны, чем у меня»

Доктор Блохин: — Значит, говоря о пластической хирургии, надо сказать, что она отличается от любой другой хирургии тем, что путем хирургического вмешательства мы воздействуем на психологическое здоровье людей.

То есть, чтобы человек был доволен своей внешностью, чувствовал себя комфортно в своем теле. Этим она отличается: тут нет показаний, как при общей хирургии, например: аппендицит, грыжа и т.д. Тут же человек может быть уродливым, но при этом быть довольным собой, и в то же время, другому маленькая родинка может отравлять всю его жизнь. Все зависит от того, как человек воспринимает свое тело. Если у человека есть колоссальные комплексы относительно своей внешности, то мы их устраняем. Вот в чем задача пластической хирургии.

Корр. — Сколько лет вы уже практикуете именно как пластический хирург?

Д. Б. — Я никогда не занимался ничем другим. Вот я пришел после института в Онкологический Центр, там был такой академик Блохин Николай Николаевич, он был директор Онкологического Центра, президент Академии медицинских наук и личный друг Л. И. Брежнева, то есть человек колоссальных возможностей. И он поставил меня заниматься пластической хирургией.

Еще в 80-х годах он дал мне возможность заниматься этим делом, когда у нас в стране еще и речи не было о пластической хирургии, даже не было намека. Поэтому, конечно, у меня было большое преимущество: я имел возможность под крылом такого человека получить огромное количество опыта и в реконструктивной хирургии в онкологии и чисто в пластической хирургии, потому что я еще тогда имел возможность проходить обучение у бразильских хирургов, у немецких хирургов. А тогда такой возможности не было ни у кого.

Дальше, уже в те годы я получил возможность работать с лучшими материалами, еще в те далекие 80-е нам специально закупали американские силиконовые протезы молочной железы. В Советском Союзе их тогда никто еще не видел даже, а у нас они уже были в достаточном количестве.

Корр. — Что же изменилось за прошедшие 20 лет, что вы работаете в этой области?

Д. Б. — Значит за эти годы, за те 20 с лишним лет, что я практикую, подходы в пластической хирургии не изменились, практически они те же самые, которые были еще в 36-м году. Ну, немножко оттачивается техника, немножко совершенствуются методы, появляются новые материалы, но в принципе все то же самое. Вот берешь атлас Йозефа — такой был известный пластический хирург в 30-х годах в Германии — мало что изменилось.

Очень сильно изменилась публика у нас: общество стало более развитым и, конечно, потребность в пластической хирургии выросла в разы, в разы. Когда мы начинали, у нас чисто косметических операций было очень немного, и пациентами были обычно какие-то экзальтированные личности, представители аристократической элиты или театральной.

В период перестройки начался поток жен высокопоставленных чиновников и самих политических деятелей. Из врачебной этики мы не имеем права называть имена пациентов, но, можно сказать, что процент высокопоставленных чиновников, которые делают омолаживающие операции, в наше время возрос в разы.

Так что изменилось само отношение к пластической хирургии: если раньше это считалось позорным, не престижным, все прятались, то сейчас никто не стесняется, делятся с друзьями, знакомыми, не делают из этого тайны за семью печатями, все спокойно, открыто. Вот что изменилось в нашей епархии.

Корр. — Почему же вы решили стать пластическим хирургом еще в те времена, когда об этом еще даже не знали у нас в стране?

Д. Б. — Я же говорю, что это даже не я решил. Просто академик Блохин был очень дальновидным человеком, он создал советскую онкологию и он предвидел, что пластическая хирургия нужна, что важно не только соматическое здоровье человека, но и психологическое. А в этом вопросе пластическая хирургия может внести весомый вклад.

Ну и, конечно, как я говорил, моим учителем был один из лучших бразильских хирургов Рибейро, который тогда уже был президентом Южноамериканской Ассоциации Пластических Хирургов, вот он очень много мне дал в те далекие 80-е годы.

Корр. — А какие операции вы делаете вообще и какие пользуются наибольшей популярностью у пациентов?

Д. Б. — Знаете, как-то выделить среди операций популярные — непопулярные особо нельзя. Человек приходит к нам с проблемой, и мы ее решаем. Так что мы делаем абсолютно все операции. Понимаете, 27 лет опыта в пластической хирургии, дают нам возможность делать даже такие операции, о которых другие пластические хирурги не слышали.

Корр. — Как и что вы делаете, чтобы облегчить пациенту реабилитационный период?

Д. Б. — Вы знаете, обычно при грамотно проведенной операции, например, круговой подтяжке лица, человек уже на 3-й день может вполне нормально выглядеть. Если она сделана не за 6 часов, а за 2 часа — быстро, аккуратно, профессионально.

Корр. — Как вы это делаете, у вас для этого есть какая-то своя методика?

Д. Б. — Это просто опыт. Ведь часто можно слышать, особенно у нас в России на конгрессах «впервые в мире…» — это же просто смешно. Какой впервые с мире?! Я же говорю, что еще в 36-м году Йозеф описал все те операции, которые мы сейчас делаем. Есть какие-то нюансы (не так шовчик положить, а вот так), конечно, но ничего радикально нового не появилось. Так что опыт и глаз хирурга только имеют значение и все. Имея 27 лет практики, я могу сделать эту операция не за 6 часов, а за 2. Представляете, насколько это быстрее, менее травматично и, конечно, человек приходит в себя намного быстрее.

Корр. — Каково тогда ваше отношение к активно внедряемой сейчас эндоскопической методике?

Д. Б. — Вы знаете, как всегда, у нас в стране все извращается. Всему есть свои показания. Эндоскопическая подтяжка лица — да, хорошая методика, ничего не могу сказать, но она имеет свои показания. И она требует очень тонкого исполнения, потому что уже очень много пациентов приходит к нам, которые после этой операции получили лицо не свое, не то что маску, но они себя не узнают. Ведь эта методика выполняется определенным образом и при ней нужно предвидеть результат, в этом и заключается гениальность хирурга, он должен знать, что он будет делать, и что он получит.

Если говорить о молодежи, то они не имеют опыта, они имеют технику, но не предвидят результат, поэтому они нередко получают такие лица. Но с годами у них все будет хорошо.

Переделать после эндоскопии очень сложно, там меняется контур лица. Вроде бы иногда даже в лучшую сторону, но человек себя не узнает и ему не нравится. Не всем опять же эта операция показана и хирурги должны быть все-таки более честными. И если он видит, что здесь не все хорошо, и он не может этого сделать, он должен отказываться от операции.

Вот между нами, хирургами моего поколения, есть сотрудничество. Вот если приходит ко мне человек, а я знаю, что тот же Вульф или Павлюченко сделает ее лучше, классно сделает, то я отправляю к нему. Также делают и они, мы между собой не боремся за пациентов. Мы дорожим своим именем, и мы лучше откажемся от операции, чем сделаем ее нехорошо. А молодежь хватается за все, может быть, даже искренне веря, что у них что-то получится, но получается у них довольно редко.

Корр. — Внесите, пожалуйста, ясность, где вы работаете на сегодняшний день, где наши посетители могут вас найти, если решат прийти к вам?

Д. Б. — Ну, я сотрудничаю с Деталь'ю иногда. Но в основном я — профессор 1-го Медицинского института (сейчас Московской Медицинской Академии им. Сеченова), и в своей клинике работаю. Я его и заканчивал в свое время. Потом был ведущим пластическим хирургом Онкологического Центра им. Блохина в течение 20-ти с чем-то лет.

Иногда веду и преподавательскую деятельность, особенно когда попадаются симпатичные студентки. Ведь человек моей профессии не может не любить женщин, н-е м-о- ж-е-т. Я должен любить женщин по профессии. И чем больше работаю, тем больше люблю. Когда у пластических хирургов происходит наоборот, это непрофессионально.

Корр. — То есть вы согласны, что пластический хирург должен быть немного художником и скульптором?

Д. Б. — Нет, я не согласен. Он должен быть пластическим хирургом. У нас другой предмет. Там неодушевленный камень или еще что-то, он не противостоит вам, как его вырубил, так и вырубил. А здесь живой организм, и мы в него вмешиваемся, и он всевозможными способами пытается ответить нам на травму, которую мы ему нанесли. И вот тут надо предвидеть, что будет после ваших действий и действий организма.

Корр. — Как же это возможно?

Д. Б. — Когда ты имеешь большой опыт, ты можешь это предвидеть, но ошибки и тут не исключены, и они довольно часто встречаются, из-за того, что мы очень мало знаем об организме человека, как он ответит на то или иное вмешательство.

Реакции бывают парадоксальные, совсем неожиданные или на ровном месте возникают какие-то проблемы, связанные с какими-то особенностями организма. А переделки обычно очень сложны, потому что уже было одно вмешательство, и реакция организма может быть еще более парадоксальной, чем при предыдущем. То есть это очень сложно и очень маловероятен оптимальный результат.

Корр. — А если заглянуть в будущее лет на 5—10, как вы видите изменения в пластической хирургии в России? Что бы вы хотели, в ней изменить?

Д. Б. — Я думаю, что поднимутся цены и все. На нефть же поднимаются. Люди же понимают уже многое, выбирают уже клиники, хирургов. Ведь клиники это стены. Главное — какой хирург в этой клинке, все зависит только от хирурга.

А цены на операции должны формироваться исходя из опыта. У нас перед глазами опыт Европы, Америки. Там цены не падают, несмотря на большую конкуренцию. В Америке у ведущих хирургов цены на пластические операции заоблачные.

Ведь понимаете, у нас и сейчас есть слой хирургов, которые берут 3 копейки за операцию и делают на 3 копейки. Тут все от специалистов зависит. Ведь есть же, например, в Москве магазины «Пятерочка» и есть бутики, в пластической хирургии то же самое. Ну, так было и будет всегда.

Корр. — Может быть, что-то в законодательстве относительно пластической хирургии прояснится?

Д. Б. — Ну, вы знаете, в нашей стране… может быть, может быть…но я думаю, что 5—10 лет мало. Я думаю такая вакханалия будет продолжаться еще лет 15—20.

Корр. — Как вам кажется, с чем связан такой интерес к пластической хирургии среди молодежи в наши дни? С влиянием СМИ или их доступностью, может быть чем-то еще?

Д. Б. — Все вместе, все вместе. Ну конечно, во-первых, информированность. Во-вторых, люди стали понимать, что они могут изменить что-то в себе, в своей внешности, что это возможно. Тут важно, если это спорный вопрос, чтобы женщина (чаще всего) пришла к порядочному хирургу, который скажет: «Вы знаете, девочка, вам это можно сделать, тогда у вас будет вот это, вот это, вот это, вы можете стать намного хуже». То есть, не просто откажет ей в операции, а объяснит все, изменит ее психологический настрой. Иначе она пойдет к какому-нибудь костоправу, и он изуродует ее на всю жизнь. И такие случаи очень часты, люди приходят на грани самоубийства, потому что это ведь психологическая проблема, душевное равновесие.

Корр. — Есть ли у вас своя школа, ученики, последователи?

Д. Б. — Есть направление в хирургии, которое в России начал я. Это — реконструктивные операции в онкологии, все мои диссертации посвящены этой теме. Это очень большие операции, колоссальные, если косметические хирурги, смотрят, они падают в обморок просто на них. Они говорят: «ты это никогда не соберешь!».

Корр. — Как вы думаете, российская школа пластической хирургии является одной из ведущих в мире или нам еще далеко до этого? Какие сильные конкуренты у нас есть за рубежом?

Д. Б. — Ой, ну что вы! Как она может быть ведущей, когда опыт нашей школы — это опыт моего поколения, все! В Америке это, например, Боствиг — величайший хирург Америки, так там 3 поколения пластических хирургов, сейчас практикует уже 4-е, представляете? Это 100 лет истории пластической хирургии, одной семьи! Это же колоссально.

А в России…это болото. Во-первых, нет законодательства, которое бы ограничивало недобросовестных хирургов, людей не способных к этому. Потому что хирургом никто еще не стал, хирургом нужно родиться.

Так что говорить о преимуществе нашей школы, это как говорить о преимуществах Жигуля перед Мерседесом. Лидеры — это Бразилия, Америка. Это очень сильные школы. Вот у меня лично бразильская школа.

А у нас даже не школы пока, а отдельные люди. В России вообще нет школ, школы создаются веками. Да и при современных тенденциях школ уже особо не существует даже в других областях медицины. Изменились технологии и потребность в школах сходит на нет.

Корр. — Почему тогда к нам едут из-за границы на операции?

Д. Б. — Потому что дешево. Понимаете, я профессор пластической хирургии. Ко мне едет полно наших соотечественников, которые уехали в Германию, Англию. Но чтобы получить операцию хирурга моего класса, например, в Германии, нужно заплатить заоблачную цену, а в Америке тем более, в три-четыре раза дороже, чем у меня. Цена ведь зависит от хирурга. У человека без имени ошибки более вероятны, чем у меня.

Корр. — Что вы можете посоветовать посетителям портала VseOplastike.ru, которые собираются сделать пластическую операцию в ближайшем будущем?

Д. Б. — Ну, что тут можно посоветовать? Просто пусть делают, да и все.

Все наши врачи специализируются в определенных областях, не во всех: я номер один в молочной железе, Вульф и Павлюченко первые в ринопластике. Так что есть свои нюансы. И лучше, конечно, идти к специалистам, чтобы застраховаться от рисков неудачных операций.